3

     — Витя, я хотел... с тобой поговорить!..
     — Да? Я готов выслушать тебя. Пошли, не здесь же... — они вышли из каптерки, остановились в пустом закутке. — Собственно, я в курсе... Зря ты обидел Женю, он хотел тебе только добра.
     — Я это от него уже слышал.
     — Вряд ли я смогу сообщить тебе что-нибудь новое. Женя сказал тебе правду. Во всяком случае, я придерживаюсь его точки зрения.
     — И насчет женщин?
     — Насчет женщин... Видишь ли — надеюсь, это останется между нами? — Женя недавно развелся с женой. И вряд ли он может быть объективен в этом вопросе. Вот и все.
     — А насчет лагерей?
     — Насчет лагерей?.. В сущности — не удивляйся! — в сущности, и мы все здесь зэки, добровольные зэки...
     — Погоди, я хочу понять... То, что он рассказывает о лагерях, — это ужасно. Но мало ли можно напридумывать ужасов!
     — Все это — правда. Так было...
     — Но если это правда, почему я об этом до сих пор ничего ни от кого не слышал?
     — Ты еще о многом ничего ни от кого не слышал, но ведь это не значит, что все это неправда.
     — Нет, конечно... Погоди, у меня даже была такая теория: чего мы не знаем, то для нас не существует. Ну, вот хотя бы Древний Рим — он для нас существует, поскольку мы о нем знаем. Теперь представь: мы ничего о нем не знаем, тогда...
     — Но Древний Рим все равно существовал, знаем мы о нем или нет. Знаем, не знаем — это факт биографии, а не истории.
     — Ну, черт с ним, с Римом... Но ведь это же — наше время!
     — Наше время? Я заранее прошу прощения, но... знаешь ли ты, который сейчас час?
     — Что? Но при чем тут...
     — Скажи мне, пожалуйста, который час.
     — Ну... — Павел посмотрел на часы. — Тридцать две минуты второго. Значит, в Москве примерно половина десятого.
     — На самом деле, половина девятого. В тысяча девятьсот тридцатом году в нашей стране принято так называемое “декретное время” — стрелки часов передвинули на час вперед. Видишь, ты об этом не знал...
     — Ну хорошо, допустим я во все это поверил. Допустим. Но как же после этого жить? как чувствовать себя человеком, а не двуногой тварью, с которой другая тварь, посильнее, может сделать все что угодно?
     — Если с самого начала чувствовать себя тварью, то вопрос, понятно, отпадает. А если речь идет о сохранении человеческого достоинства, то — вспомни историю — ради этого шли на костер.
     — Хорошо. Но все же правда правде рознь. Если ребенок узнает, что его родители — не его? Если врач говорит больному, что у него рак?..
     — Это сложный вопрос, здесь мы его не решим — обед кончится.
     — А почему ты говоришь, что мы — зэки?
     — Это проще. Ты изучал в школе обществоведение. Так вот, способ производства проходит ряд последовательных стадий. Когда была открыта Америка, а уровень производительных сил был еще низок на этой территории, там установился рабовладельческий строй — негры, плантации... После революции в России — то же самое: уровень развития производительных сил крайне низок. Заводы — в крупных промышленных центрах. На остальной территории — вновь открытая “Америка”. Государство нуждалось в рабах. А где их взять? Так появился ГУЛАГ. Во время войны заводы эвакуировались, появились новые промышленные районы — так что, если бы не война...
     — Но ведь Женя говорит: брали тех, кто ни в чем не виноват!
     — А кто будет работать, воры в законе?
     — Но ведь не враги, не фашисты! — свои, в своей стране! — Павел задохнулся. Он вспомнил... Снежные сумерки, крупные хлопья, ничего не видно в двух шагах... “Сколько время? — Перед ним стоял рослый парень, лет шестнадцати. — Часы, говорю, покажи!” — Часов не было. — “А ну, покажь карманы!” — “Нет!”... (Потом была больница... Потом — секция самбо). Он словно видел взгляд того парня, глаза...
     — А теперь? Ты говоришь, мы — зэки?
     — И теперь немало проблем. У нас — дальние отряды: рабочий день — десять-двенадцать часов, кое-где даже без выходных. Вспомни, одно из первых требований рабочих — восьмичасовой рабочий день...
     — Да, но мы сюда приехали добровольно, по желанию! Мы получаем зарплату!
     — Зэки тоже получают зарплату. Ты этого не знал?.. Добровольно? Мы — добровольно. Но после второго курса это обязательно. И “картошка” — тоже. Ну ладно, обед кончается...
     — Подожди, еще личный вопрос... Со стороны, говорят, виднее... Словом, какие ты видишь во мне недостатки?
     — Недостатки? — Витя улыбнулся. — Ну что ж... Только не обижаться! — договорились? Ты действительно хочешь это знать?
     — Да.
     — Хорошо. Недостаток первый — и, пожалуй, самый большой. Правда, с возрастом это, говорят, проходит. У тебя всё на лице написано.
     “Что? Что он хочет этим сказать?” А ведь Витя прав: если он видел, что Вера на него посмотрела, то, должно быть, он сам смотрел на нее во все глаза!
     — Ты удивлен? В твоем возрасте это уже надо знать. Ну что ж... Недостаток второй. Тебе невероятно везет, невероятно!
     — Да, как утопленнику...
     — Нет, я серьезно.
     — Вот и Женя считает, что мне повезло родиться...
     — Вот как? Мне он ничего об этом не говорил!.. Но я рад, что наши наблюдения совпадают.
     — И о чем же говорят твои “наблюдения”?
     — Факты? — пожалуйста. Ты родился в Москве. И кстати, именно поэтому ты не понимаешь, как тебе в этом повезло, ведь многие стремятся в Москву, очень многие. И оччень стремятся.
     — Но многие в ней и рождаются.
     — Да, но это не все. Ты окончил школу — и сразу, с первого захода поступил в институт... Вероятно, это было не легко. Но факт остается фактом: ты поступил.
     — Но ведь и таких немало. И ты поступил.
     — Да, я сейчас на втором курсе, так же, как и ты. Но, между прочим, я служил. Четыре года. На подводной лодке. На субмарине. Звучит романтично? У меня нет желания рассказывать об этом подробно. Но можешь мне поверить, что настоящие “проблемы общения” возникают именно там. И вот мне двадцать три... Но мы отвлеклись... Кстати, ты знаешь, кто самый старший в бригаде?
     — Бригадир? Женя?
     — Нет, не угадал. Мишка, ему двадцать девять. Правда, он уже на пятом... На чем мы остановились?
     — Поступил в институт, поехал в отряд. Но здесь все мое “везение” кончилось.
     — Как раз наоборот! Я знаю, что тогда ты пришел позже меня. День строителя, помнишь? Человек двадцать засекли после отбоя. В том числе и меня. Нас отчислили из отряда — ждем только билет на самолет. Могут исключить из института, из комсомола... А с тебя как с гуся вода!
     — А кто-нибудь еще про меня знает?
     — Да все почти знают. Но такая система: не пойман — не вор! Не сердись... Я к тебе неплохо отношусь... Тебе просто невероятно везет! Вот и Вера...
     — Что! Что Вера?
     Витя молчал. Павел проклинал и себя, и Витю за его молчание, но поезд уже ушел...
     — Что ты хотел сказать?
     — Ничего, проехали. — Витя поправил каску. — Вот и Вера... намного старше тебя. Она ровесница мне и Жене. Вот и всё.
     — Погоди, — сказал Павел (он надеялся, что разговор как-нибудь опять свернет в то же русло), — погоди, ну, допустим, мне везет. Но в чем же ты видишь тут недостаток?
     — Недостаток? — Витя улыбнулся; он понял, что скользких мест надо избегать. — Как тебе сказать?.. Не всем это нравится... Я — другое дело, я переживу... Теперь — еще. Недостаток третий. Вот ты спортом занимаешься, стихи пишешь — ну, не смущайся! — пробуешь рисовать...
     — Но что же в этом плохого?!
     — Собственно, ничего. Но лучше остановиться на чем-нибудь одном. Вот я, например, еще в школе начал интересоваться русским романсом. Сейчас у меня большая фонотека. Сам я пою, немного. — Витя улыбнулся. — Так вот, по этому поводу... Я хотел тебя спросить... — В глазах у Вити появилась лукавая искорка (ну точно Евгений Крокодилыч!) — А может, ты еще и поешь?
     — Пою, — спокойно ответил Павел. — В ванне.
 

4

Лом выскальзывал из рук, сердце стучало. Кашель... Насморк был почти у всех. И он — уже недели три — не расставался с платком. Но сейчас начиналось всерьез: жар, голова горит. Он продолжал долбить: “Раз, рраз! Еще раз! Ну, еще немного... Ну!” Где-то за стеной урчал бульдозер.
     Они уже перешли на другую половину цеха. Здесь было сухо. Но — пыль забивалась в нос, летела в глаза. Зато здесь совсем не было труб. (“Проклятые трубы!..”) Все равно не успеют: последняя неделя... В воскресенье Витя улетел — они даже не попрощались... Снова ходили в поход, почти все бригады — он не пошел: немного обварил ногу в наряде — напарник неожиданно поднял на себя бак со щами (“Мышей не ловишь!”). Но он был даже рад этому, рад! — Если бы кто-нибудь еще месяц назад сказал, что так будет... Зато они были с Леной в кино! И он — целый час — чувствовал себя Жофреем де Пейраком. А теперь — снова яма. И пыль...
     Рядом остановились бригадир и Костя. — “А! Явились не запылились! Пришли посмотреть, как вкалывает сачок... А мы — раз! Рраз!” — Но они будто не замечали его.
     Тускло светили тысячеваттные лампы под потолком. Где-то урчал бульдозер — с переливом, с переменой тембра... “Тьфу, черт, какой “бульдозер”? В час ночи! Рраз!..”
     —...А ты как думаешь? — спросил бригадир.
     — Ты бугор — тебе и решать! — прокаркал Костя. — Деньги есть? Ну, дай ему на бутылку.
     — Трешка... Другого выхода нет: не успеем. Аккордно обещали заплатить.
     Бригадир быстро пошел вдоль цеха, огибая ямы. Впереди, метрах в ста можно было разглядеть маленький маневренный экскаватор. В кабине темно; водитель, видимо, спал.
     К Косте подошли еще люди, почти вся бригада. Бригадир прибежал назад:
     — Порядок! Павел, вылезай.
     Он будто не слышал. — “Почему — вылезай? Зачем — вылезай? Рраз!”
     — Павел!.. Да вытащите его! — “Кого? — его?! Ну пусть попробуют! Рраз!”
     Подойти не решались: лом взлетал над ямой. “Нет! Я сачок, сачок! Раз!..” — бормотал он. И только когда подъехал экскаватор, выставил лапы и поднял ковш, он дал себя увести...
     Прислонился к стене. Стена была холодная, он немного остыл. Экскаватор не торопясь протягивал вперед железную руку, опускал в яму, подгибал ковш, напружившись сочленениями, кряхтел, выносил ковш вверх и в сторону, выбирая грунт. В лучах фар клубилась изжелта-бурая пыль...
     Через две минуты яма была готова — только края завалены. Машина переползла к соседней яме — работала еще минут пять...
     — Как же так, Валера? — от удивления он назвал бригадира по имени. — Все ямы можно было вырыть за один день?
     — Максимум — за два.
     — А трубы? По ним не пройдешь...
     — Что трубы? Прорабов до хрена!..
 

© Анатолий Поляков, 2000