Обед привозили прямо сюда, в “Кафе-шантан”, в больших, литров на пятьдесят, термосах.
     — Меню, как в анекдоте, — заметил Игорек, — на первое вода с капустой, на второе капуста без воды...
     — На третье вода без капусты, — подхватил Костя Таллер, белобрысый, с тонкими длинными руками и вытянутым лицом. — Хорошо хоть чеснок дают!
     — Че ж вы хоти-ите? на семьдесят копеек в день! — протянул в светлые усы Мишка. — Так, бригадир? — Тот только кивнул, не поднимая головы от миски.
     Рубали щи, хрустели чесноком, наворачивали кашу, вилкой добирали разваренные сухофрукты из компота — наедались до отвала. Потом сидели на штабелях досок, привалившись спиной друг к другу, курили (между калорифером и ящиком с плотницким инструментом стояли две коробки с длинными неразрезанными “макаронами” — плата за воскресники на фабрике “Ява”, среди них попадались и настоящие сигареты). В инструментах Павел нашел банку с масляной краской, гвоздем нацарапал на каске кокарду.
     — Что за эмблема? восьмиконечная звезда? — застал его за этим “поп-расстрига”.
     — Роза ветров.
     — А-а... Ну, будем знакомы: Евгений Кириллыч.
     — Евгений Крокодилыч! — поправил невысокий парень с седоватыми висками.
     — А это мой друг, Старина Хэнк...
     — Витя.
     — Павел...
     — Павел? Стало быть, Павлик? — Евгений Крокодилыч строго посмотрел из-под козырька каски. На вид ему можно было дать лет двадцать пять, а можно и все сорок. — Хорошо... Проходили мимо, видели, как ты работаешь. Хорошо, да-с.
     — А он и рисует неплохо, — вставил Игорек, — вон какой костер нарисовал!
     — Да вот земля какая-то странная, — смутился Павел, — глина да камни...
     — Не “земля”, а скальный грунт, — поправил бригадир.
     — Пятой категории, — подхватил Костя.
     “Скальный грунт”...

     — Наша задача — фундамент под оборудование и укладка полов, — сообщил бригадир, построив их возле каптерки. Рабочий день — десять часов, плюс час на обед. Работать будем в две смены, через неделю: с восьми до девятнадцати и с пятнадцати до двух. Пятьдесят минут работаем, десять — перекур. Вперед, орлы! Берите рукавицы и лопаты.
     В цеху было сумрачно и сыро. Свет проникал только через редкие оконные проемы. Глина разворочена колесами самосвалов, в колеях вода. По глине — сеть полуторадюймовых труб, недавняя работа сварщиков. Бригадир указал ему на колышки, вбитые в глину: прямоугольник, метр на полтора, пересекали под разными углами три трубы. Неподалеку журчал компрессор.
     — Глубина полтора метра, — сказал бригадир. — Задание ясно? Вперед!
     Павел поднял отбойный молоток, большой и тяжелый, с широким долотом на конце, взялся за двойную отполированную ручку, нажал. Отбойник фыркнул, сплюнул через сопло отстоявшуюся в шланге воду, затарахтел — долото ушло в глину. За полчаса он прошел контур и углубился на штык. В глине — как изюм в тесте — увесистые обкатанные булыжники. Отбойник, пыхтя и содрогаясь, дробил их, соскальзывал и вяз в глине. Штык лопаты натыкался на обломки камня. Ноги утрамбовывали все это... Потом на дне показалась вода, глина вязла на сапогах. Когда он перешагивал через трубы, куски глины цеплялись за них, обваливались и шлепались в мутную жижу...
     Он давно уже ничего не видел вокруг — только край ямы, трубы, вязкую грязь, в которую засасывало сапоги, почти бесполезный теперь отбойник и лопату, скользкую от глины. Вслепую, на ощупь шарил он, перегибаясь через трубу, и (если повезет!) вытаскивал булыжник у себя из-под ног. Но рукавицы скоро намокли. Несколько секунд (минут?) стоял он, как бы что-то соображая... Потом растерянность и досаду сменила бездумная злость: лопата беспорядочно тыкалась вниз и вылетала за край... Сопел, прыгал в руках отбойник...
     В семнадцать ноль-ноль компрессор замолчал. Плотный мужик в чистенькой спецовке — весь в веснушках — отключил его и ушел... Лом то входил глубоко в глину, то выбивал из камней искры. Рукавицы порвались. Прорвались и кровавые мозоли на правой руке. Но Павел не чувствовал ничего, он долбил и долбил — до остервенения, до черных мушек перед глазами.
     На другой день, с утра, яма стала как будто мельче. Он спрыгнул вниз и тут же вылез обратно: вода едва не затекла в сапоги... Павел пошел вдоль цеха: рядом ковырялся Васька, за ним застрял между трубами длинный костлявый субъект... Игорьку повезло: на его участке не было труб, и он уже заканчивал, выравнивал дно. Дальше — из ямы торчал широкий зад, обтянутый черным комбинезоном; над ним то показывалась, то снова ныряла вниз оранжевая каска. У самого выхода — бачок с водой и кружка. За ним — свет. Свет!
     Воздух был удивительно сухой и чистый, под ногами в трещинах сероватой корки желтели букетики мать-и-мачехи, в небе висело что-то легкое и перистое. Трещали кузнечики, за изрытой, покрытой строительным мусором и горками щебня мертвой полосой — до длинного корпуса соседнего цеха — ярко зеленела трава. Возле сваленных как попало носилок валялось помятое ведро со следами раствора. К ручке ведра он прикрутил кусок кабеля, вдохнул несколько раз поглубже и снова ступил на скользкую глину, в сырость и полумрак.
     Он вычерпал воду, старался работать спокойно и быстро. Но проклятые трубы уже нельзя было перешагнуть, плечо или лопата то и дело задевали их. Пришлось согнуться в три погибели, скрючиться, упираясь спиной в трубы, трястись, дробить камень, вгрызаться в грунт и осторожно — не задеть бы, не уронить! — просовывать между труб добытые крохи.
     Наконец он выбросил наверх отбойник, лопату, вылез и разогнул спину. Васька сидел на краю ямы; глаза его, и без того широко посаженные, смотрели чуть в стороны.
     — Большая у тебя яма, — сказал Павел.
     — Два на полтора.
     — Много еще?
     — Полметра до метра не хватает.
     Павел не торопясь перетащил свой инструмент и шагнул в яму, всего одна труба делила ее на две части. Он подрывался долотом отбойника под камни, выбрасывал их руками. Потом доходила очередь до лопаты... По другую сторону от трубы к нему неуклюже соскочил Васька...
     В Васькиной яме было легко — посмотрели бы они, как он корячился в своей! Неужели нельзя было потом эти трубы подвести? Чего проще: сначала — ямы, потом — трубы. “Скальный грунт”!.. Да и костер получился не так хорошо, как хотел. Но ведь сам Игорь его похвалил! И приняли его, приняли! Вот они, настоящие ребята! И он — свой среди своих. Но не всё они еще знают о нем. Пожалуй, главного-то они и не знают. Но... не сейчас, представится как-нибудь случай. Вот если бы...
     — Павлик!.. — позвал вдруг Евгений Крокодилыч.
     — Что?
     — Потопил кораблик!
     В голос хохотал бригадир, беззвучно хихикал Игорек, отрывисто каркал Костя, тонко скулил Коленька, Старина Хэнк сдерживался и прыскал... Даже Васька заквакал, это было обиднее всего. “Потопил”? Да нет, другое, совсем другое было слово. “И чему тут смеяться!? Павлик — кораблик, тоже мне рифма!”
     — А хотите, я стихи почитаю? — спросил он неожиданно для самого себя.