1

Павел сидел на краю траншеи и тянул кусок “макаронины” — дым застревал в горле, крупинки табака липли на язык. “В общем, все довольно скверно... Голова пустая, звенит. Руки не слушаются”. Он чувствовал себя отверженным, вычеркнутым из списка, злился, передразнивал себя: “Что это вы со мной сделали! Тоже мне, княгиня Болконская. Тьфу! Потухла...” Он достал коробок, чиркнул спичкой...
     Все против него. Все! Выбрали момент... Юра говорил, надо быть постоянно готовым к борьбе: можно в совершенстве знать приемы, но не суметь их применить. В нужный момент. Он не сумел. Да что приемы! Он любого из них мог размазать по стенке — что этим докажешь! “А Вера? — может, и она с ними?!” Спичка обожгла пальцы.
     “Стоп! Не сходи с ума”. Разыграно как по нотам. Но многое могло произойти случайно. Он пошел в штаб — этого никто предвидеть не мог. Стало быть, он им сам подыграл... Возможно, не только в этом. Но чем-то он кому-то здорово досадил. Надо узнать — чем, и кому...
     Рядом сел Женя, не торопясь достал мыльницу, открыл: — На, кури. У меня сухие.
     Павел не повернул головы. Женя взял сигарету, постучал о край мыльницы, закурил.
     — Ну что, Павлик, потонул твой кораблик?
     — Сам знаешь.
     — Да уж наслышан, наслышан... — Женя улыбнулся.
     — Ты где спал-то? Или тебя тоже на третий этаж послали?
     — Нет. Таллер предложил поменяться...
     — Когда?
     — После ужина. Расследование ведешь?
     — Да, хочу заняться этим делом... — попытался сказать он как можно небрежней, но голос сорвался. — И ты ни о чем не догадывался?
     — Догадывался, не догадывался! — какая разница?
     — Хорошо, давай прямо: ты с ними заодно?
     — Ты хочешь спросить, не враг ли я тебе? — Женя затянулся, выпустил дым. — Нет. Иначе я бы здесь сейчас не сидел.
     — Не враг? А не ты ли говорил, что таких как я надо уничтожать?
     — Ах вот ты о чем... Ты просто меня неправильно понял. Я не имел в виду конкретно тебя... Зачем же “уничтожать”? Вы вымрете сами...
     — Вот как! Это интересно. — Павел поднялся и встал на другом краю траншеи. — Нельзя ли поподробней?
     — Отчего же... Раньше для них было одно место — лагерь. Для большинства — это смерть. Для них — верная смерть.
     — В лагерь? Меня?! Женя, извини, мне сейчас не до шуток. А ты, кажется, зациклился на этой теме. Конечно, я знаю, что лагеря, видимо, существуют и сейчас. И “детские колонии” — меня этим пугали в детстве, — и приводы в милицию. Но в милицию-то меня не приводили!
     — Тогда было другое время...
     — А сейчас — другое. Так почему это я должен “вымирать”?!
     — А потому. Если такому как ты не свернут шею, в чем я лично не уверен (а это можно сделать не только в прямом смысле), то он все равно не оставит потомства...
     — Что?!
     — Да. Женщина хочет иметь дом, семью, чтобы муж получал побольше... А ты? Ведь тебе “ничего не надо”! Вот окончишь ты институт (окончишь, я в этом не сомневаюсь) — и кто ты есть? инженер? Да этих инженегров — пруд пруди! На что вы будете жить, на зарплату? И в коллективе надо уметь себя поставить, и начальству надо лизать и лизать... А ведь ты не будешь лизать!
     — Нет, не буду.
     — Нет? Хотя... О чем это вы так мило шептались с бригадиром? На стадионе.
     — Он хотел узнать, чем отличается кун-фу от карате...
     — Вот как? Я так и думал, что-то в этом роде... Ну вот, поженитесь... Да она от тебя сбежит!
     — Значит, мне нужна другая женщина.
     — “Других” не бывает... — Женя отшвырнул окурок.
     Павел устал от этого беспредметного разговора. И откуда они все всё знают? — только он ничего не знает! Каждое слово — толчком в висках. “Да, ты выспался, Женя. Тебе легко рассуждать!”
     — Хорошо. Такие как я будут вымирать. А такие как ты, Женя, будут на это спокойно смотреть! Или просто — отвернутся.
     — Постой, здесь не все так просто... — Женя посмотрел ему прямо в глаза. — Я это сделал для тебя.
     — Для меня? Ну спасибо!
     — Подожди. После того, что с тобой произошло, ты по-прежнему считаешь, что нет  дыма без огня?
     — Ах вот ты о чем... Я и тогда тебе сказал: вероятно, были такие, кто пострадал невинно. Их же потом реабилитировали! Честно говоря, твой рассказ... Это слишком чудовищно чтобы быть правдой. Столько погибло у нас за всю войну! Да неужели сажали просто так, за здорово живешь?! Взять хотя бы мой случай. Честно говоря, я пока не знаю, в чем виноват. Да и виноватым себя не считаю. Но ведь было же, есть во мне что-то, почему это случилось именно со мной!
     — Вот! А я о чем говорю? Рано или поздно, это случилось бы все равно. Теперь ты будешь думать и многое поймешь.
     — За одного битого двух небитых дают?
     — Можно сказать и так.
     — Так ты бы хотел, чтобы я думал? или чтобы я думал так, как ты бы хотел? Ты хочешь, чтобы я признал, что с человеком можно сделать все что угодно! Чтобы я боялся — так же, как и ты. Теперь послушай, что я тебе скажу. Я приехал сюда работать. И я работал честно — кто бы что бы обо мне ни говорил. И я буду работать, несмотря ни на что. Но я чувствую, что с прежним подъемом работать уже не смогу. То есть объективно Таллер нанес стройке реальный вред. И ты помог ему, слышишь! Ему ты помог, а не мне.
     — Ничего ты пока не понял... Таллер — сволочь. Но будущее не за такими, как ты, а за такими, как он. Вся твоя история — вроде прививки. По сравнению с тем, что было там — не больнее комариного укуса. Тебе это обойдется всего в каких-нибудь двести рублей...
     — Что?! Что ты имеешь в виду? — Такую сумму он никогда в руках не держал. Откуда это новое унижение? Неужели круги от камня, брошенного в него, разойдутся так далеко? Да и при чем тут, собственно, деньги?
     — Я имею в виду, что двести рублей (или около того) у тебя вычтут из зарплаты. Причем вполне официально. Ты же слышал, что сказал бригадир? — “качество выполнения работ”.
     — Но какая связь? Этого не может быть!
     — Ты мне не веришь? Мне? — Женя встал.
     — Да как же я могу тебе верить, если ты такое говоришь!
     — Что же я такого говорю?!
     — А то! Отец Павлика Морозова — не кулак, а председатель сельсовета. Так? — Так. — Женя кивнул.
     — Коммуны у нас разогнали, а мы живем при крепостном праве. Так?
     — Так.
     — И “Аврора” не стреляла?
     — Не стреляла!
     — И мой отец не должен был выжить?
     — Вообще говоря, нет.
     — Но ведь тогда и я — слышишь! — и я бы тогда не родился. Но ведь вот же я! Вот! Что, нечего сказать?
     — Хватит, поговорили!.. — Женя поднял рукавицы и не оглядываясь пошел прочь.
     ...Однако предсказание скоро стало сбываться.
 

2

Кончилось время восторгов, время стихов. Кончилось и время споров. Пошли анекдоты, сальные, злые (если рядом была Вера, многие места заменяли на тра-та-та). Бетона не было, третью неделю. И каждый тихо зверел — один — в своей яме. Бригадир приходил — смотрел, покрикивал, но больше сидел в каптерке. Разговаривать с Женей стало невозможно — он громко, чтобы все слышали, кричал: “Кто испортил воздух?!” А иногда начинал сам, ласково так: “Павлик! Трах-тарарах!..” — Павел молчал. Но однажды ответил: “Что, Женя? Тёх-тиридёх!” — Женя остолбенел.
     — Закрой рот, Женя, — сказал Костя, — муха влетит!
     Смеялись на сей раз над Женей... Павел неожиданно отыграл несколько очков. Правда, для этого он на что-то в себе наступил. Но это было уже не больно. Это было легко... Ведь это так просто — быть как все. Надо быть как все! И все же ему казалось, что сделал это кто-то другой...
     Теперь он все больше оставался один. Даже в перекур. Он был даже рад этому — если вообще мог быть чему-нибудь рад. А сегодня — яма. “Хорошо, хоть камней нет. Эх, гори оно все!..” — Но он скреб глину совком — в ритме, рассчитанном на десять часов. А мозг жевал свою жвачку. Отец... Что он знает о нем? Почти вся мебель в доме сделана его руками. Он любит напевать “По долинам и по взгорьям”, особенно в ванной. На демонстрации отец сажал Павлика себе на шею... А однажды, когда Павлика наказали и он горько плакал, — погладил по голове. Просто подошел и погладил...
     — Павел! — Рядом стоял бригадир. — Ничего, что так называю тебя? Ведь ты не мальчик. Так вот, Павел, такая работа не пойдет! Дай-ка лопату...
     Бригадир сошел в яму, резкими, конвульсивными движениями стал копать. А Павел стоял рядом и не знал, куда деть руки. Долго — минут пять, а может, и все десять. Но вот бригадир устал:
     — На, держи! — Он тяжело дышал. — Вот как надо! — Вылез из ямы, вплотную подошел — под козырьком каски крупные капли пота:
     — Если хочешь знать, Павел, бригадир вообще не обязан вкалывать — он должен обеспечить фронт работ. Вот так. Много у нас охотников — чужими руками жар загребать!
     “Ему на меня наговорили! Если сейчас промолчу...” — Но что же он может сказать?
     — Постой, — сказал Павел (он не мог говорить), — постой...
     — Слушаю тебя, — бригадир вздохнул свободней.
     — Чужими руками?! Да ты на меня посмотри, посмотри на меня!
     — Что ты хочешь мне показать? Мозоли? Мозоли возникают от неквалифицированного обращения с инструментом. То есть это скорее минус, чем плюс. Ну? Роба у тебя мокрая? Так это кто как потеет! Я, например, сразу потею... В общем, так. Сегодня ставлю тебе восемь часов. Завтра за такую работу — шесть. Учти.
     Руки дрожали — он чуть не выронил сигарету. Покурил. Посмотрел на часы: пора идти на обед. Он вспомнил, как на днях бригадир говорил Севе: “Учти, это твои трудности. Ты сюда приехал работать — ра-бо-тать, а не на пианино играть! Руки у него!..” — Может, и тогда бригадир был не прав?
     Он взял лопату и побрел. Глина и вода. Вода и глина. Мрак. Серые стены... Рядом, за стеной, он услышал крик:
     —...Вот так, Гера! Шесть часов! И если ты еще будешь сачковать — смотри!
     В закутке — гриб боровик — Гера в каске. Усики смешно торчат. Глаза полны слез...
     “Ах вот оно что!.. Да тут целая кампания затевается — ловля сачков...” Гера! А как он играл на гитаре, какие песни... Хорошие они ребята — и Ваня Лукин, и Володя Ахметов, и Алик Гринман... Но особенно Саша Матвеев! Саша показал аккорды на гитаре... И вот, Гера!.. К супу он еле притронулся, чуть-чуть поковырял гречку, выпил компот с хлебом — злые языки утверждали, что в компот перестали подливать бром, оттого все и перегрызлись. В предбаннике он увидел Витю — только Витя мог ему помочь...
 

© Анатолий Поляков, 2000