Анатолий Поляков. Билет. Поэма спирали

1

Ты спишь, а я присяду на кровать
и думать буду – просто, без затей.
Что нам сначала поздно начинать.
Что надо жить, воспитывать детей.

А там, в начале, подмигнув хитро,
судьба нам шанс не встретиться дала:
я ждал тебя у выхода метро –
ты у другого выхода ждала...

А помнишь? мы бродили наугад,
и падал снег под мягкий свет витрин.
И мы решили, что пойдем во МХАТ.
И был билет. Причем всего один.

И ты сказала, что пойдешь, одна.
(– Ты здесь меня немного подождешь?)
А я подумал: “Нет, ты не должна!”
Но падал снег. И я сказал – ну что ж...

“Ну вот и всё! – подумал я. – И пусть!”
Я ждал, когда ты скроешься из глаз:
“К концу спектакля я еще вернусь,
и провожу ее... в последний раз”.

В последний раз! – шли переулки вкось.
В последний раз! – я так решаю сам.
В последний раз! – и ветер шил насквозь.
В последний раз! – и снегом по глазам.

2

Ты спишь, ты спишь... Я вижу, как во сне,
как снег летит на мертвый свет витрин.
Я вижу вечер: ветер, холод, снег,
уютный зал, где выставка картин.

В моих глазах не отражался зал,
в них только тьма и холод – вот и всё.
Тут подошел художник. Он сказал,
что у меня фактурное лицо.

В моих глазах наметился провал,
который я метнул ему в ответ.
Тогда он улыбнулся. И сказал,
что хоть сейчас готов писать портрет.

“В другое время... был бы очень рад...” –
скороговоркой я пробормотал.
(Тогда еще проезжим был Арбат –
писать портрет никто не предлагал.)

Там были вазы чешского стекла,
а между них – рисунки и холсты.
...Тогда еще там девушка была –
красивая. Красивее... чем ты.

Так вот оно! – и вновь очнулась боль:
в последний раз! – и нам не по пути.
Так что ж, судьба свела меня с тобой
лишь для того, чтоб с ней меня свести?

3

Так я подумал... Двигаясь вдоль ваз,
мы впитывали бегло всё подряд.
Вот тигр смотрит – будто бы сквозь нас.
(Когда и где я видел этот взгляд?)

Повыше – ворон (черный, влажный глаз),
он знает все. А чуть правее – рысь,
добычу предвкушает, вот сейчас
она сорвется мягко – сверху вниз.

В глазах у тигра не было огня,
ни отблеска, – а только темный рок...
Так вот портрет! Художник!.. И меня
изобразить бы лучше он не мог.

В глазах у Тигра не было огня...
(“Всего лишь зверь? – Ну что ж, не возносись...”)
...А девушка смотрела на меня.
И видел я, что это смотрит Рысь...

Но тут художник в этот круг шагнул:
“Друзья мои! Вот здесь, среди зверей,
вы встретились на выставке моей...” –
И Ворон мне с картины подмигнул.

“Друзья мои, вот в этот день и час
сама Судьба соединила вас...”
Но вспыхнуло во мне: “В последний раз!”
И я сказал: – Меня невеста ждет.

4

О пошлый фарс, о скверный анекдот...
– Что это значит – вас невеста ждет?! –
она раскрыла свой красивый рот. –
Так вы заявку подали? Когда?
– Пока что нет...
– Так значит, не жена
и не невеста... И пошла одна!
И будет ждать вас? – отвечайте!
– Да...
– И в это все поверить я должна?!

(“Да, ты до Тигра явно не дорос...
Скорее – заяц... Что за ерунда!”)
– Мадам, вы учинили мне допрос.
А кто вам право дал совать свой нос?
(Простите за невежливый вопрос.)
Я вам не заяц, вы мне – не лиса!
Какая муха вас? – случайно не цеце?!

...И краска вся сошла с ее лица.
И краска проступила на лице:

– Я вижу, что не нравлюсь вам. Так что ж?
Зачем же лгать? зачем же эта ложь?
Вас изнутри как будто пламя жжет...

Художник помрачнел:
– Наверняка,
она не знает этого пока,
но чувствует... И вот моя рука –
поверьте мне, что вас никто не ждет.

5

Тут понял я, что здесь, “среди зверей”,
играю в пьесе явно не своей.
Он говорит – и верит, что не врет,
но слишком много на себя берет.
И нам уже друг друга не понять.
Он знает всё – но как он может знать?
И если прав он, то она – права?

И эти мысли перешли в слова:
– Прошу меня простить – и вас, и вас –
я должен убедиться сей же час
в своей ошибке. Мне пора... бежать.
Я слово дал: мой долг его держать.

Она стояла бледная, а он...
Что тут сказать? – я сразу вышел вон
и побежал.

Как весело бежать!
“Он знает все? – но что он может знать!” –
я повторял, от радости паря.
И тень – от фонаря до фонаря –
то таяла, то стягивалась в крест...

А вот и МХАТ. А вот и тот подъезд:
два-три окурка, урна и... билет –
“контроль” надорван.
А тебя здесь нет.
Закрыта дверь. Такие вот дела...
Спектакль окончен, публика ушла.

6

Здесь нет тебя, – но где-нибудь ты есть?
Но где ты, где? И почему не здесь?
Замкнулся круг – вот здесь, у фонаря:
твои слова – в ответ мое “ну что ж...”,
отчаянье, столбняк, тупая дрожь,
она и он, кто прав – не разберешь,
их правда странная, похожая на ложь,
и бег, и тень – все это было... зря?!

Что делать, если некуда спешить?
Ждать нечего. Но надо как-то жить.
Замкнулся круг – и связь оборвалась.
Ну где ты, где? Ну что же ты? Явись! –
ответа нет, молчит глухая высь.
Оскалом звезд поблескивает Рысь,
и в тишине три голоса слились:
Никто не ждет! – Явись! – В последний раз!

...Светил фонарь сквозь матовый плафон,
а рядом был обычный телефон –
и в трубке я твой голос услыхал.
Ты мне сказала, что ложишься спать,
и что, конечно, должен я понять,
что девушке совсем не просто ждать
на улице; что встретимся опять...
– А может быть, не надо? – я сказал.

7

Короткие гудки... (“Ну как в кино!..”)
И стало безнадежно все равно:
всему есть, видно, все-таки предел.
И вспомнил я, что ничего не ел.

Домой, домой! – там ужин и кровать.
Я прав? – Я прав, мне нечего скрывать...
И все же... ты подумай: был билет –
она пошла. Тут криминала – нет?

Не стала ждать? – тут не ее вина...
Я упирался в то, что “не должна!”:
будь в том моя вина или беда –
я так не поступил бы, никогда.

Но повторял я много раз подряд,
что сам я тоже в чем-то виноват.
Я должен был сказать всего лишь “нет”,
чтоб по-иному повернуть сюжет.

А что тогда? – да в том-то и секрет!
...Она сказала, что пойдет одна –
и в этом есть уже ее вина.
“Ну вот и всё!” – и не вступая в спор,
уже тогда я вынес приговор.
– А если бы послушалась она?
– Какая разница, теперь-то, боже мой!
Тут понял я, что еду не домой.

8

...Я здесь чужой. Вот надпись на стене,
ступени стертые – они чужие мне.
А я спокоен – с головы до пят.
И вот, перила даже не скрипят.
(“Зачем ты здесь? – она тебя не ждет”, –
но шел я, будто кто меня ведет –
предчувствие ответа на вопрос?)

Здесь в тусклом свете гильзы папирос
и прозелень на стенах – купорос,
и в струпьях краски окон переплет...
Но знает этой лестницы пролет
твои шаги... и блеск и радость глаз.
Широкий подоконник помнит нас:
ступени в пляс, а стены вперекос,
когда в лицо волна твоих волос.

А твой этаж не просто полый куб –
он знает запах рук твоих и губ...
Прощание – отрыв – обрыв – и взгляд.
Еще вчера... всего лишь день назад.
. . . . . . . . . . . . . . . .
(“Так значит, это было не всерьез?”)
Но всё сейчас решится. А пока
я вижу кнопку черную звонка...
Твои глаза, опухшие от слёз.

9

...И ничего не надо говорить,
и ничего не надо объяснять.
Вот так, стоять – и рук не разнимать,
вот так, молчать – и глаз не отводить.
И понимать, что мы с тобой одно:
хотим ли, нет – иного не дано.

Да и потом... Пусть даже не с тобой –
но я везде носил тебя с собой.
И девушек знакомых обходил.
И лишь во сне... я мог побыть один.
Да, лишь во сне я прежним был, собой,
куда-то шел и с кем-то говорил,
и, вроде бы, все было хорошо.
Конечно, да, все было хорошо,
но что-то было, будто бы, не так.
Ну да, конечно, всё совсем не так:
здесь нет тебя! – Я начинал искать.
Туда – сюда, но нет тебя... И вот –
деревья, снег, ограда, поворот...
(твое пальто, – о боже! – твой платок!)
Бегу – быстрей! – уже подать рукой...

И радость приходила в эти сны:
меня внезапно настигал покой –
когда тебя я видел, со спины...
 


На Главную страницу © Поляков А. М., 2000


Рейтинг@Mail.ru